БАНКРОТСТВО ГРАЖДАН В 19 ВЕКЕ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРИМЕРЫ

Участники Форума «Банкротства. Новая реальность» 9 декабря на сессии «Банкротство граждан: вчера, сегодня, завтра» на примере реальных событий 19 века обсудят актуальные проблемы потребительского банкротства.

Представители профессионального сообщества проанализируют, с какими сложностями сталкиваются должники, кредиторы и управляющие в наши дни и в прошлом, порассуждают, как могло бы выглядеть банкротство граждан в будущем.

Пропажа имущества

Московский купец и почетный гражданин Иван Борисовский владел пятью домами и двумя чайными лавками и занимался розничной зеленной торговлей. Когда он в 1845 году разорился, оказалось, что из его домов не заложен лишь один и только на него кредиторы могут наложить запрещение.

Полиция в ходе обыска обнаружила товары стоимостью всего 5 тыс. рублей ассигнациями и никакого движимого имущества. Однако бывший слуга Борисовского, крестьянин Егутатов, показал, что тот втайне выносил из дома разные вещи и прятал их у своего зятя, мещанина Алексеева, а также в амбаре, расположенном во дворе дома.

В ходе второго полицейского обыска было обнаружено несколько экипажей, сани, лошадь, а также иконы, мебель красного дерева, зеркала, часы, сундуки с одеждой и ящики с бронзой, фарфором и стеклянными тарелками, два рояля, пять ящиков чая, десять конских хомутов с серебряной отделкой, несколько старых счетных книг и много других вещей.

Борисовский утверждал, что все это имущество принадлежит либо его жене, либо его брату Мартемьяну, хотя и не мог объяснить, почему все было упаковано в ящики. Рояли Мартемьян якобы подарил дочерям Ивана, а иконы подарила мать Ивана своим внукам. Хотя одежда и шубы принадлежали ему, он заявил, что не стал сообщать о них кредиторам во время их предыдущих визитов, поскольку якобы решил, что их интересует только его мебель. Все имущество, найденное во время второго обыска, оценивалось в 981 рубль 7 копеек.

Попытки вернуть имущество

Кредиторы не были удовлетворены этим результатом, утверждая, что Борисовский занимал огромный двухэтажный дом, имел семь лошадей, экипажи и прочее, но по описи и по обыску у него не оказалось ни одной сорочки и ни одного платья, кроме бывших на его теле, никакого столового белья, ни одной ложки и ни одной солонки… лучшие и имеющие большую ценность вещи скрыты; так, найдены 7 киот для 37 икон, а самих икон нет, есть стеклянные колпаки, но часов нет; трубы оказались без самоваров и пробки без графинов, посуда уложена была в ящик, как бы для перевозки.

Прочие слуги и родственники свидетельствовали, что ранее в доме у Борисовского они видели многочисленные ценные вещи, включая иконы в серебряных ризах, бронзовые часы, серебряные ложки, экипажи, лошадей, скатерти и т. п., хотя никто не признался в том, что видел что-нибудь, на официальной очной ставке с Егутатовым в полицейском участке.

Не стоит удивляться жалобам кредиторов на то, что полиция не сумела обнаружить никакого имущества в ходе первого обыска, а во время второго не нашла ничего действительно ценного. Однако, несмотря на все эти жалобы, Московский коммерческий суд достаточно серьезно отнесся к заявлениям жены и брата Борисовского о том, что эти вещи принадлежат либо им, либо дочерям Борисовского, не допустив тем самым их продажи.

Итог – списание долга

В итоге в это деле была достигнута договоренность о списании долга в рамках сделки между кредитором и должником. Это банкротство с юридической точки зрения было каким угодно, но не «случайным», поскольку банкрота уличили в попытке спрятать товар и различные предметы мебели у своих родственников. Однако кредиторы предпочли проигнорировать этот неудобный факт, из-за которого Борисовский предстал бы перед уголовным судом, лишившись таким образом возможности в будущем выплатить хоть какие-то из своих долгов.

Имущество переписано на детей

Собственники стремились в максимальной степени сохранить контроль над своей собственностью, в то же время ограждая ее от посягательств со стороны кредиторов. Такая проблема встала перед Елизаветой Долгово-Сабуровой, переписавшей в 1823 году 550 своих крепостных на шестерых несовершеннолетних детей.

В 1839 году она перебралась в Москву, где, возможно, занималась торговлей, а вероятно, связалась с плохой компанией; она накопила серьезные долги, в том числе задолжав известному банкроту князю Николаю Енгалычеву и коллежскому асессору Григорию Полянскому, осужденному за подлог. Долгово-Сабурова оспаривала эти долги, но после ее смерти ее дети отказались от дальнейшей судебной тяжбы, полагая, что их собственность защищена от конфискации.

Дети лишаются собственности

Можно себе представить потрясение единственного оставшегося в живых сына, Ивана, когда кредиторы в начале 1850-х годов попытались отобрать его имение. Апелляции по этому делу он подавал во все инстанции вплоть до Сената, который вынес решение не в его пользу.

Против Елизаветы и ее детей сыграла двусмысленная формулировка акта дарения. С одной стороны, Долгово-Сабурова явно намеревалась соблюсти видимость того, что она отказывается от собственности: во всех официальных документах она называла ее собственностью своих детей и передала ее#nbspку сво;под опеему брату. В то же время Сенат постановил, что акт дарения не был завершен, и что дети юридически так и не вступили во владение данной собственностью (не были «введены во владение»). Согласно решению Сената, формулировка акта дарения означала, что собственность Елизаветы оказалась бы разделена между ее детьми лишь по достижении ими совершеннолетия и только в том случае, если они проявят «почтительность». Эта аргументация выглядит необоснованной, потому что данные условия относились к последующему разделу собственности, а не к самому акту дарения.

Однако впоследствии Елизавета продала часть земель, а еще одну часть заложила в Опекунском совете и впоследствии по крайней мере однажды объявила эту собственность своей в ревизских сказках. Наконец, процедура регистрации дара в Ярославском уездном суде не была завершена должным образом.

Аргументы Ивана Долгово-Сабурова сводились к тому, что дети не могли официально вступить во владение имуществом в момент дарения, потому что были несовершеннолетними, что эта передача собственности явно замышлялась как окончательная и что Елизавета, продавая земли и закладывая их, нарушала условия дарения, но это не может считаться основанием для его аннулирования. Она объявила эти земли своей собственностью в ревизских сказках якобы из-за ошибки управляющего, и, наконец, то, что какой-то служащий совершил ошибку в записи, не означало, что дети Елизаветы должны были из-за этого расстаться со своим имением.

Суд и власть на стороне кредиторов

Проиграв апелляцию, Иван обратился к царю с прошением о предотвращении продажи его имения. В этой ситуации первыми должны были высказаться Третье отделение и министр юстиции граф Виктор Панин. Министр поддержал решение Сената. Можно допустить, что во время формального судебного разбирательства кредиторы Ивана подкупили сенаторов с тем, чтобы те вынесли решение в их пользу, но рассуждения Панина указывают на озабоченность интересами кредиторов, которые якобы добросовестно выкупили долговые обязательства Елизаветы Долгово-Сабуровой у ее первоначальных, довольно сомнительных заимодавцев.

Панин полагал, что, хотя Елизавета действительно отказалась от части своих имущественных прав, этот подарок был сделан на определенных условиях: дети формально так и не вступили во владение собственностью, она же продолжала беспрепятственно управлять имением вплоть до своей смерти. Что ещё более важно, указывал далее Панин, кредиторы Долгово-Сабуровой не знали о подарке и в тот момент, когда ссужали ей деньги, полагали, что она по-прежнему является собственницей имения. Царь согласился с доводами Панина.

Таким образом, власти старались соблюсти баланс между тем, чтобы охранять имущественные отношения в рамках дворянских семей, и тем, чтобы не позволить семьям обманывать кредиторов.

Банкротство действительного статского советника Сергея Ивановича Кроткова завершилось полным списанием долгов, в силу воли и субъективного суждения кредиторов.

История «несчастного» банкротства

Кротков испробовал, хотя и безуспешно, все способы разбогатеть: от сельского хозяйства и технических инноваций до промышленности и поставок по государственным подрядам. Он остался должен почти 300 тыс. рублей 39 кредиторам, включая 21 армейского офицера и чиновника, 17 купцов, одну мещанку и одного иностранца. Из первой категории 12 имели высокий чин (не ниже 8-го класса), из чего следует, что, несмотря на хаотический характер предпринимательской деятельности Кроткова, его всё равно незамедлительно и охотно кредитовали лица, равные ему своим социальным и служебным статусом. В то же время его начинания в сфере промышленности и выполнение государственных подрядов обеспечили ему тесные контакты с купцами.

Несчастья Сергея Ивановича Кроткова начались в 1847 году, как только он получил — как было принято у русских помещиков — свою часть будущего наследства еще при жизни отца. За этой передачей собственности, обставленной целым рядом обременительных условий, последовали три неурожая подряд — в 1847, 1848 и 1849 годах, когда Кроткову пришлось брать взаймы, чтобы иметь средства к существованию, выплачивать проценты Опекунскому совету, а также кормить своих голодных крестьян и их скот и чинить их дома.

В тот момент Кротков еще не сдался, но решил перестроить свой винокуренный завод в ткацкую фабрику, желая воспользоваться низкими ценами на шерсть. Хотя для этого потребовался еще один заем, Кротков сумел выплатить почти весь свой долг и четыре года получал прибыль, пока в 1856 году не завершилась Крымская война, после чего спрос на сукно сократился, поскольку правительство перестало закупать новое обмундирование для солдат. Тогда Кротков попробовал свои силы как изобретатель и отправился в Лондон с намерением продать патент на изобретенный им «электро-магнитный сторож». Однако его обманули, и он, потратив на поездку еще 20 тыс. рублей, был вынужден вернуться в Россию.

Вернувшись в свое имение в 1860 году, он устроил механическую швейную мастерскую, чтобы производить «дешевое мужское платье» из шерстяной ткани, выделываемой у него на фабрике. На протяжении какого-то времени он выплачивал свои долги, но затем конторский служащий, посланный в Нижний Новгород, украл у него товара на 10 тыс. рублей. Это привело к окончательному разорению Кроткова; после отмены крепостного права ему были нужны деньги, чтобы оплачивать расходы на содержание фабрики, а он не мог их достать из-за своих долгов. Поэтому ему пришлось сдать фабрику в аренду, лишившись дохода от нее, и устроить финансовую «пирамиду», чтобы занять денег исключительно ради выплаты своих старых долгов.

По его собственным словам, Кротков стал несостоятельным «несмотря на то, что он во всю жизнь не позволял себе жить выше своего состояния, а тем еще менее легкомысленно тратить деньги и при том употреблял все свои силы и способности на то, чтобы сохранить состояние». Последний удар ему нанесла жена полковника Александра Шеншина, в 1874 году передавшая в недавно учрежденный окружной суд его письмо с просьбой об отсрочке, поскольку другие кредиторы вынудили его продать его имение менее чем за половину его стоимости, и потому у него не было денег для новых платежей. Секретарь суда подчеркнул эти строки карандашом и написал: «признание должника».

Основной кредитор — жена

Что было необычно для российских процедур банкротства, ни один из 39 кредиторов Кроткова не выдвинул возражений против его показаний, и в 1876 году несостоятельность Кроткова была признана «несчастной».

Кроткова трудно признать человеком менее «неосторожным», чем других банкротов, в делах которых содержатся ссылки на стихийные бедствия, которые, согласно Уставу о банкротах, давали должнику право на полное списание долгов.

В качестве возможной причины снисходительности, проявленной по отношению к Кроткову, можно назвать характерное для 1870-х годов более снисходительное отношение к банкротам, которое привело, например, к тому, что в 1879 году было частично отменено тюремное заключение за долги. Судя по более ранним примерам, в 1850-х и 1860-х годах Кротков мог бы отделаться далеко не так легко.

Однако представляется, что другой важной причиной мог служить факт родства Кроткова со многими из его кредиторов, которые могли оказать влияние на решение конкурсного управления: почти треть его общей задолженности составляли его долги своей собственной жене. Жене Варваре он был якобы должен более 47 тыс. рублей — вдвое больше, чем следующему по списку кредитору. Учитывая крупные обязательства перед несколькими другими родственниками, неудивительно, что кредиторы в итоге проголосовали за полное списание его долгов.